Назавтра к ней опять подошел этот начальник:
— Не передумала? Что ж, твоему брату осталось жить девять дней.
На следующий день он напомнил ей, что брату осталось жить восемь дней, еще на следующий, что браг будет убит через семь дней. Тана металась в отчаянии, она очень любила брата. И когда начальник предупредил ее, что брату остается жить сорок восемь часов, она отрешенным голосом сказала, потупив глаза: «Согласна!»
Ночью в шалаш ввалился конвойный...
Девять месяцев спустя у Таны родился сын.
Даже за день до родов ее заставляли работать. Рожала Тана на сырой земле, без помощи врача. Но такой уж был у нее крепкий организм, что она выжила. Выжил чудом и ее сынишка, брошенный вместе с другими детьми, рожденными женщинами в лагере от конвоиров, в загородку, куда матерей, которых заставляли возобновить работу сразу же после родов, пускали только для того8 чтобы кормить младенцев. Время от времени подпотовцы, забавляясь, врывались за загородку и устраивали побоища, разбивая детям черепа. Сын Таны, по счастливой случайности, под смертельный удар как-то не попал...
Ну вот, теперь читателю должно быть понятно, почему Тана зарыдала в тот вечер в городском театре Пномпеня, глядя балетную -сцену «Слезы.и кровь».
Нам остается добавить немногое. Сейчас Тана живет в Пномпене и воспитывает своего сына. С балетной карьерой все кончено — физические страдания, перенесенные Таной в лагере, настолько подорвали ее здоровье, что танцевать ей уже не удастся.
Единственная просьба, с которой Тана обратилась к нам, была такая: не можем ли мы помочь ей найти Вячеслава Малежека и его родителей, с которыми связаны ее самые светлые воспоминания о Москве?
— Мне ничего не надо,— сказала она нам своим тихим мелодичным голосом.—- Хочется только, чтобы они узнали, что я еще жива. И мне хотелось бы узнать о том, как сложилась их жизнь...
Вернувшись в Москву, мы рассказали всю эту историю на страницах газеты «Советская культура» и от себя добавили:
Может быть, и откликнется на эту просьбу кто-нибудь из москвичей, который помнит еще веселую и беззаботную воспитанницу балетной школы Большого театра Уч Хем Тану, ее звали тогда попросту Надей?
Судьба кампучийской балерины вызвала живой интерес у читателей газеты. Мы получали письма. Нам звонили. Среди людей, прочитавших нашу статью, оказались и те, к кому непосредственно были обращены наши слова.
Нашелся и Вячеслав Малежек и его семья — они были рады, узнав, что Тана жива и все это время тоже помнила о них. Для Малежеков сообщения из Кампучии — сначала тревожные, потом трагические и, наконец, обнадеживающие,— всегда были неразрывно связаны с судьбой Таны.
Вячеслав позвонил сам,— нам разыскать его не удавалось. Дело в том, что в начале семидесятых годов он, окончив Московский институт инженеров железнодорож