У брата Таны была маленькая автомашина японского производства «хонда», радость и гордость семьи, приобретенная на скопленные с большим трудом сбережения. Они вдвоем сели в этот крохотный автомобильчик. Тана захватила с собой лишь самые необходимые Дорожные принадлежности и почему-то вложила в сумочку свои атласные балетные туфельки — прощальный подарок московской учительницы, — они были ей очень дороги, и что-то подсказывало ее сердцу, что расставаться с ними не стоит.
А дальше начались события, одно страшнее другого. Едва брат и сестра выехали за город, как их остановил военный патруль. Солдаты с мрачными лицами высадили их из машины и приказали дальше идти пешком, отрулив «хонду» на стоянку, где уже стояло множество автомобилей, мотоциклов и велосипедов, отобранных у людей, покидавших Пномпень.
Тана и ее брат влились в бесконечную колонну, которая текла, словно река, по пыльной дороге. Люди не могли понять, что происходит. Одни ругались, другие молились, третьи плакали. Появившиеся с обеих сторон конвоиры зло кричали на отстающих, выбившихся из сил людей и били их прикладами винтовок и палками. «Вы все — американские прислужники!—орали они.— Пощады вач не будет...»
Шли изгнанники из города долго, несколько суток — без еды и питья. Все чаше люди падали без чувств. Солдаты их добивали и оттаскивали на обочины дороги. Тана и ее брат по молодости лет выжили, но с каждым часом идти становилось все труднее. Наконец, впереди показалась какая-то болотистая низина. Людей начала разделять на отряды и разгонять по болотам — им было сказано, что теперь они должны стать крестьянами и заниматься сельским хозяйством, а для этого им надлежит осушить заболоченную местность.
В лагере, куда попали Тана и ее брат, находилось шестьсот человек. Жили они в шалашах из тростника, которые им самим пришлось соорудить. С рассветом их поднимали с сырой земли ударами палок, приказывали брать лопаты и копать землю. Работали до поздней ночи. Кормили людей какой-то немыслимой баландой. Воду пили из грязного болота.
Обувь Таны быстро развалилась. Ноги распухли и кровоточили. Это было очень мучительно, и она, скрепя сердце, надела свои драгоценные балетные туфельки, что весьма позабавило конвоиров. Они отпускали грубые шуточки по адресу красавицы в туфельках, неумело орудовавшей своей лопатой в невылазной грязи. И вдруг вечером к ней, полумертвой от усталости, подошел начальник отряда, детина зверского вида, и сказал:
— Слушай, ты. Таких, как вы, полагается душить,—вы все предатели. Но у тебя смазливая морда, да ты и сама еще неплоха. Так вот тебе приказ: выходи замуж за своего конвоира. Тогда останешься жива.
Тана уже знала, что полпотовцы по своему усмотрению распределяли красивых девушек между собой. Но мысль о том, что она должна стать сожительницей палача, была для нее невыносима, и оба закричала:
— Нет, ни за что! Я выцарапаю ему глаза!
— Как знаешь,— усмехнулся начальник.— Но знай, если откажешься, мы через десять дней убьем твоего брата. Реши сама, как тебе быть...